После одного из заседаний N-ского мирового съезда судьи собрались в совещательной комнате, чтобы снять свои мундиры, минутку отдохнуть и ехать домой обедать. Председатель съезда, очень видный человек с пушистыми бакенами, оставшийся по одному из только что разобранных дел "при особом мнении", сидел за столом и спешил записать своё мнение. Участковый мировой судья Милкин, молодой человек с томным, меланхолическим лицом, слывущий за философа, недовольного средой и ищущего цели жизни, стоял у окна и печально глядел во двор. Другой участковый и один из почётных уже ушли. Оставшийся почётный, обрюзглый, тяжело дышащий толстяк, и товарищ прокурора, молодой немец с катаральным лицом, сидели на диванчике и ждали, когда кончит писать председатель, чтобы ехать вместе обедать. Перед ними стоял секретарь съезда Жилин, маленький человечек с бачками около ушей и с выражением сладости на лице. Медово улыбаясь и глядя на толстяка,
- Все мы сейчас желаем кушать, потому что утомились и уже четвёртый час, но это, душа моя Григорий Саввич, не настоящий аппетит. Настоящий, волчий аппетит, когда, кажется, отца родного съел бы, бывает только после физических движений, например, после охоты с гончими, или когда отмахаешь на обывательских вёрст сто без передышки. Тоже много значит и воображение-с. Ежели, положим, вы едете с охоты домой и желаете с аппетитом пообедать, то никогда не нужно думать об умном; умное да учёное всегда аппетит отшибает. Сами изволите знать, философы и учёные насчёт еды самые последние люди и хуже их, извините, не едят даже свиньи. Едучи домой, надо стараться, чтобы голова думала только о графинчике да закусочке. Я раз дорогою закрыл глаза и вообразил себе поросёночка с хреном, так со мной от аппетита истерика сделалась. Ну-с, а когда вы въезжаете к себе во двор, то нужно, чтобы в это время из кухни пахло чем-нибудь этаким, знаете...
- Жаренные гуси мастера пахнуть, - сказал почётный мировой, тяжело дыша.
- Не говорите, душа моя Григорий Саввич, утка или бекас могут гусю десять очков вперёд дать.
В гусином букете нет нежности и деликатности. Забористее всего пахнет молодой лук, когда, знаете ли, начинает поджариваться и, понимаете ли, шипит, подлец, на весь дом. Ну-с, когда вы входите в дом, то стол уже накрыт, а когда сядете, сейчас салфетку за галстук и не спеша тянетесь к графинчику с водочкой. Да её, мамочку, наливаете не рюмку, а в какой-нибудь допотопный дедовский стаканчик из серебра или в этакий пузатенький с надписью "его же и монаси приемлют", и выпиваете не сразу, а сначала вздохнёте, руки потрёте, равнодушно на потолок поглядите, потом этак не спеша, поднесёте её, водочку-то, к губам и - тотчас же у вас из желудка по всему телу искры...
Секретарь изобразил на своём сладком лице блаженство.
- Искры.. - повторил он, жмурясь. - Как только выпили, сейчас же закусить нужно.
- Послушайте, - сказал председатель. поднимая глаза на секретаря, - говорите потише! Я из-за вас уже второй лист порчу.
- Ах, виноват-с, Пётр Николаич! Я буду тихо, - сказал секретарь и продолжал полушёпотом:
- Ну-с, а закусить, душа моя Григорий Саввич, тоже нужно умеючи. Надо знать, чем закусывать. Самая лучшая закуска, ежели желаете знать, селёдка. Съели вы её кусочек с лучком и с 
горчичным соусом, сейчас же, благодетель мой, пока ещё чувствуете в животе искры, кушайте икру саму посебе или, ежели желаете, с лимончиком, потом простой редьки с солью, потом опять селёдочки, но всего лучше, благодетель, рыжики солёные, ежели их изрезать мелко, как икру, и, понимаете ли, с луком, с прованским маслом... объедение!
Но налимья печёнка - это трагедия!
- М-да... - согласился почётный мировой, жмуря глаза. - Для закуски хороши также, того... душоные белые грибы...
- Да, да, да... с луком, знаете ли, с лавровым листом и всякими специями. Откроешь кастрюлю, а из неё пар, грибной дух... даже слеза прошибает иной раз! Ну-с, как только из кухни приволокли кулебяку, сейчас же, немедля, нужно вторую выпить.
- Иван Гурьич! - сказал плачущим голосом председатель. - Из-за вас я третий лист испортил!
- Чёрт его знает, только об еде и думает! - проворчал философ Милкин, делая презрительную гримасу. - Неужели, кроме грибов да кулебяки, не других интересов в жизни?
- Ну-с, перед кулебякой выпить, - продолжал секретарь вполголоса; он уже так увлёкся, что, как поющий соловей, не слышал ничего, кроме собственного голоса. - Кулебяка должна быть аппетитная, бесстыдная, во всей своей наготе, чтоб соблазн был. Подмигнёшь на неё глазом, отрежешь этакий кусище и пальцами над ней пошевелишь вот этак, от избытка чувств. Станешь её есть, а с неё масло, как слёзы, начинка жирная, сочная, с яйцами, с порохами, с луком...
Секретарь подкатил глаза и перекосил рот до самого уха. Почётный мировой крякнул и, вероятно, воображая себе кулебяку. пошевелил пальцами.
- Это чёрт знает что... - проворчал участковый, отходя к другому окну.
- Два куска съел, а третий к щам приберёг, - продолжал секретарь вдохновенно. Как только кончили с кулебякой, так сейчас же, чтоб аппетита не перебить, велите щи подавать... Щи должны быть горячие, огневые. Но лучше всего, благодетель мой, борщок из свеклы на хохлацкий манер, с ветчиной и с сосисками. К нему подаются сметана и свежая петрушечка с укропцем. Великолепно также рассольник из порохов и молоденьких почек, а ежели любите суп, то из супов наилучший, который засыпается кореньями и зеленями: морковкой, спаржей, цветной капустой и всякой тому подобной юриспруденцией.
- Да, великолепная вещь... - вздохнул председатель, отрывая глаза от бумаги, но тотчас же спохватился и простонал: - Побойтесь вы бога! Этак я до вечера не напишу особого мнения! Четвёртый лист порчу!
- Не буду, не буду! Виноват-с! - извинился секретарь и продолжал шёпотом: - Как только 
скушали борщок или суп, сейчас же велите подавать рыбное, благодетель. Из рыб безгласных самая лучшая - это жаренный карась в сметане; только, чтобы он не пах тиной и имел тонкость, нужно продержать его живого в молоке целые сутки.
- Хорошо также стерлядку кольчиком, - сказал почётный мировой, закрывая глаза, но тотчас же, неожиданно для всех, он рванулся с места, сделал зверское лицо и заревел в сторону председателя: - Пётр Николаич, скоро ли вы? Не могу я больше ждать! не могу!
- Дайте мне кончить!
- Ну, так я сам поеду! Чёрт с вами!
Толстяк махнул рукой, схватил шляпу и, не простившись, выбежал из комнаты. Секретарь вздохнул и, нагнувшись к уху товарища прокурора, продолжал вполголоса:
- Хорош также судак или карпий с подливкой из помидоров и грибов. Но рыбой не насытишься, Степан Францыч; это еда не существенная, главное в обеде не рыба, не соусы, а жаркое. Вы какую птицу больше обожаете?
Товарищ прокурора сделал кислое лицо и сказал со вздохом:
- К несчастью, я не могу вам сочувствовать: у меня катар желудка.
- Полноте, сударь! Катар желудка доктора выдумали! Больше от вольнодумства да от гордости бывает эта болезнь. Вы не обращай те внимания и кушайте себе. Ежели, положим, подадут к жаркому парочку дупелей, да ежели прибавить к этому куропаточку или парочку перепёлочек жирненьких, то тут про всякий катар забудете, честное благородное слово. А жареная индейка? Белая, жирная, сочная этакая, знаете ли, вроде нимфы...
- Да, вероятно, это вкусно, - сказал прокурор, грустно улыбаясь. - Индейку, пожалуй, я ел бы.
- Господи, а утка? Если взять молодую утку, которая только что в первые морозы ледку хватила, да изжарить её на противне вместе с картошкой, да чтоб картошка была мелко нарезана, да подрумянилась бы, да чтоб утиным жиром пропиталась, да чтоб...
Философ Милкин сделал зверское лицо и, по-видимому, хотел что-то сказать, но вдруг причмокнул губами, вероятно, вообразив жаренную утку, и, не сказав не слова, влекомый неведомою силой, схватил шляпу и выбежал вон.
- Да, пожалуй, я поел бы и утки... вздохнул товарищ прокурора.
Председатель встал, прошёлся и опять сел.
- После жаркого человек становится сыт и впадает в сладостное затмение, - продолжал секретарь. - В это время и телу хорошо и на душе умилительно. Для услаждения можете выкушать рюмочки три запеканочки.
Председатель крякнул и перечеркнул лист.
- Я шестой лист порчу, - сказал он сердито. - Это бессовестно!
- Пишите, пишите, благодетель! - зашептал секретарь. - Я не буду! Я потихоньку. Я вам по совести, Степан Францыч, - продолжал он едва слышным шёпотом, - домашняя самодельная запеканочка лучше всякого шампанского. После первой же рюмки всю вашу душу охватывает обоняние, этакий мираж, и кажется вам, что вы не в кресле у себя дома, а где-нибудь в Австралии, на каком-нибудь мягчайшем страусе...
- Ах, да поедемте, Пётр Николаич! - сказал прокурор, нетерпеливо дрыгнув ногой.
- Да-с, - продолжал секретарь. Во время запеканки хорошо сигарку выкурить и кольца пускать, и в это время в голову приходят такие мечтательные мысли, будто вы генералиссимус или женаты на первейшей красавице в мире, и будто эта красавица плавает целый день перед вашими окнами в этаком бассейне с золотыми рыбками. Она плавает, а вы ей:
"Душенька, иди поцелуй меня!"
- Пётр Николаич! - простонал товарищ прокурора.
- Да-с, - продолжал секретарь. - Покуривши, подбираете полы халата и айда к постельке! Этак ложитесь на спинку, животиком вверх, и и берите газетку в руки. Когда глаза слипаются и во всём теле дремота стоит, приятно читать политику: там, глядишь, Австрия сплоховала, там Франция кому-нибудь не потрафила, там папа римский наперекор пошёл - читаешь,
оно и приятно.
Председатель вскочил, швырнул в сторону перо и обеими руками ухватился за шляпу. Товарищ прокурора, забывший о своём катаре и млевший от нетерпения, тоже вскочил.
- Едемте! - крикнул он.
- Пётр Николаич, а как же особое мнение? - испугался секретарь. - Когда же вы его, благодетель, напишите? Ведь вам в шесть часов в город ехать!
Председатель махнул рукой и бросился к двери. Товарищ прокурора тоже махнул рукой и, подхватив свой портфель, исчез вместе с председателем. Секретарь вздохнув, укоризненно поглядел им вслед и стал убирать бумаги.
=Антон Павлович Чехов=
Продолжение следует.
Комментариев нет:
Отправить комментарий